Книга Время лохов [СИ] - Игорь Анатольевич Безрук

за меня». Сказал так, будто решил это давно, окончательно и бесповоротно. И она приняла мое предложение — я не показался ей безвольным малым, я не якшался с беспутными компаниями заводских прожигателей жизни, через день «зависавших» в пивбаре недалеко от завода за кружкой-другой разбавленного пива; прошел армию, неплохо зарабатывал как технолог и скорее всего, как посчитала она, и в остальном был таким же самостоятельным, ответственным и рассудительным молодым человеком (святая простота!).

Что она во мне нашла? По-моему, я был едва ли лучше других, тех, которых она знала. Да, я почти не пил, не сквернословил, но тоже был не идеален, не таким, по крайней мере, какого мужа она себе представляла. Временами я бывал весел, остроумен, находчив и неподражаем, но иногда взлохмачен, плохо выбрит, угрюм, рассеян, отчужден. Она попыталась выяснить причину этого. Ей не верилось, что я всегда таким был. И вправду, это подтверждали многие. Лида подумала, что здесь замешана женщина. Потом я сказал ей, что у меня никого нет. Она поверила этой полуправде, почувствовала, что я нуждаюсь в поддержке, что она сумеет сделать мою жизнь более насыщенной. В глубине души, как мне кажется, у нее вспыхнула ко мне жалость, жалость, которую она приняла за любовь.

Она еще не догадывалась тогда, что я попросил ее выйти за меня замуж в порыве безысходности и горького отчаяния; что моя злость на Елену переросла в горькую обиду, и что решение свое я принял под давлением мести. Я просто мстил своей прошлой любви (или, может, единственной?). Мне казалось, что таким образом я уколю ее, Елена еще горько пожалеет, что так поступила. Неужели она не видела, как я к ней относился? Или не хотела видеть? Может, ей легче было не замечать моих переживаний, хотя как знать — я ведь не признавался ей в любви…

Но уже через полгода я стал ловить себя на мысли, что искренне жалею о том, что не сказал Лидии всего о глубине моих прежних чувств к Елене. Может, следовало тогда сразу рассказать ей обо всем, ведь Елена продолжала меня по-прежнему бесить и изматывать, даже когда была далеко. Но в первые годы супружества я был так нерешителен, так несмел, видя, как в семейных заботах Лида распускается.

Мы расписались и больше года прожили безмятежно и, можно сказать, счастливо. Лидия как-то сразу все взяла в свои руки. Надо отдать ей должное, у нее была хватка. Подле нее горевать мне не приходилось. Я снова повеселел, стал шутить и, казалось, совсем позабыл Елену.

По настоянию моих родителей, после свадьбы мы перебрались в квартиру бабушки (она к тому времени уже скончалась) и стали уже настоящими соседями Бурылевых. Анна Павловна тоже не так давно схоронила своего несвоевременно ушедшего мужа, а Юрка с Еленой обитали в Москве на заработках и домой приезжали крайне редко. Также редко теперь я вспоминал Елену, и в груди больше не ощущал той жгучей боли, того острого покалывания, которое возникало прежде, когда она находилась рядом. Вечерами я смотрел телевизор, занимался чем-нибудь по дому, когда в том была необходимость, или читал, Лида вязала или готовила. Ничто, казалось, не могло нарушить нашего спокойного течения жизни, дни шли за днями, года за годами, но потом она заразилась болезнью Боткина и ей пришлось срочно сделать аборт, а еще через год после этого, отпросившись на работе, в город неожиданно вернулась Елена: ей понадобилось выправить какие-то документы. Я желал этого меньше всего: своим возвращением она невольно пустила под откос всю нашу с Лидией благополучную семейную жизнь.

Поначалу все шло вроде как обычно. В первый же день своего приезда Елена постучалась к нам. Я открыл и удивился: она так и пышала счастьем, хотя и заметно похудела, скулы выступили резче, под глазами появились темные круги. (Как-то невзначай Павловна проговорилась, что в Москве Елена сошлась с каким-то «арой», но потом оставила его или тот выгнал ее спустя время, когда она ему окончательно надоела.)

Елена зашла с бутылкой коньяка.

— Давайте, соседи, знакомиться! — воскликнула прямо с порога.

Лидия выглянула в прихожую из кухни. Вероятно, ее удивил громкий голос Елены, но я к нему давно привык: Елена всегда разговаривала на повышенных тонах, так что нередко мне приходилось волей-неволей ее приглушать. Это словно вошло в правило и вот сейчас я прежде «здравствуй» сказал: «А можно потише?» — отчего сразу почувствовал давнюю щемящую боль под ложечкой, такую же, какую испытал три года назад, когда вдруг ни с того ни с сего Елена вознамерилась уехать.

Лидия, как мне показалось, каким-то шестым чувством будто сразу догадалась об этом, потому что глянула на Елену по-женски подозрительно и недоверчиво, но Елена не придала испытывающему взгляду Лидии серьезного значения; только легко взмахнула опущенными руками и ударила себя по бедрам:

— Да что вы меня на пороге-то держите, черти, я все-таки ваша соседка! — сказала и улыбнулась.

Улыбка ее оказалась такой непосредственной и искренней, что Лидия потеплела и тоже улыбнулась. Я представил девушек друг другу, Лидия пригласила Елену в комнату:

— Мы как раз собирались ужинать, поешь с нами? — спросил я, когда они вошли в гостиную.

— Ну, если вы так настаиваете… — пожала плечами Елена и отдала мне бутылку.

За ужином говорила больше Елена, ей было о чем рассказать. Сначала она уехала в Луганск к одной из своих близких подруг, потом, не прожив там и нескольких месяцев, перебралась в Москву «на заработки». Тогда все, казалось, шло наперекосяк. Заводы и фабрики остановились; даже те немногочисленные предприятия, у которых еще сохранились налаженные связи и какие-то запасы ресурсов, работали с перебоями, работники на них по полгода не получали ни гроша, лишь изредка жалкие подачки в виде мелких купюр или втридорога никому не нужных продуктов. Рынки пополнились партиями инженеров, высококлассных рабочих, различных специалистов узкого и широкого профиля. Теперь они все переквалифицировались в торгашей — а куда было еще деваться? Тогда-то и потянулся поток из всех провинций бывшего Союза в Белокаменную, город-городов, неутолимое чрево цивилизации.

Елене не приходилось ничего выдумывать: даже из нашего захолустного местечка на заработки в Россию отправилась чуть ли не треть взрослого населения. Уплыли все более-менее предприимчивые и смелые: один потянул другого, другой — третьего. Из города постепенно исчезли красивые девушки —